Гульшат Абдеева, Гаяз Хакимов
Среди густых лесов Учалинского района, рядом с горой Иремель затерялась деревушка. В тысяча восемьсот тридцатом году вышел указ о ее создании. С тех пор в Абдулкасимово начали стекаться люди. Суровые зимы и короткие лета, обилие мошки, слепней, комаров, участки лесистые, ведь кругом почти тайга. Поэтому круглый год труд и труд. Среди красоты лесов, рядом с родниковой чистоты речкой Кургаш. Сначала деревень было две: Абдул Бакый и Абдул Касим, по именам братьев, что стали первыми жителями. Но граница между поселениями — пара сотен метров, поэтому постепенно различие стерлось.
В Абдулкасимово бурлила жизнь, работали школа, клуб, магазин, колхоз. Сюда даже приезжал Мустай Карим, чтоб написать о местных жителях. Так вышло, что мои предки со стороны отца родом с этого пятачка земли меж густых лесов. Деревня опустела, оскудела Кургаш, в которой раньше можно было купаться, а теперь только умыться, как в настоящем роднике. Едва наберется десяток домов, жилых среди них два или три. Но есть еще много людей, в памяти которых Абдулкасимово живет, полнится людским гомоном, песнями, разговорами. И пока звучат эти звуки в воздухе, самое время облечь их в слова. Чтобы голоса не исчезли, потому что все это — люди, их радости, горести и переживания — были наяву.
Черный дервиш
Над густым, почти таежным лесом плывет лето. Накрывает жаром деревушку у подножия Иремеля. Старшие в полях, дети сами по себе: только и знай, что играй. Терпко пахнет разнотравье, трещат кузнечики, в вышине парят соколы. Приятно идти босиком по мягкой земле, слышать рядом смех друзей. И быть среди них главным тоже приятно. Какое дело Ибатулле до царя в далеком Санкт-Петербурге, если он сам среди мальчишек — царь? Слушают его, спорить не смеют. Ибатулла выше всех и умнее тоже, знает арабскую грамоту. Только ум у него не такой, как нужно, не для жизни. Можно многое знать, читать ученые книги, а в простых каждодневных делах не понимать что к чему. Но пока мальчикам не до того, нашли они жарким летом мертвого воробья.
— Хоронить будем, — решил Ибатулла, — я буду читать «йоназа».
Мальчишки переглянулись. Разве можно читать погребальную молитву для птицы? Но ослушаться Ибатуллу себе дороже, все знают, к чему это приведет. Один только из компании разозлился:
— Еще не хватало воробьев хоронить! Ну вас, я домой!
Ибатулла прищурился, усмехнулся:
— Жить не будешь!
Года не прошло, как мальчишка тот умер. В деревне говорили:
— Не злите, не обижайте Ибатуллу, его обида всегда проклятьем оборачивается.
Друзья Ибатуллы повырастали, нашли жен, завели свои дворы. А он как будто так и остался в наивном детстве, даром что вымахал великаном. Обувь не подобрать, в пору были только азиатские калоши, что на валенки зимой натягивают (до сих пор можно услышать про большеного человека «Ибэт-нога»). С возрастом нашлось новое имя для Ибатуллы — Блаженный Ибэт. Зарабатывал на хлеб игрой на курае, выучился в детстве. Тогда много кто играл, ведь другой музыки не было. Прошла Революция, жизнь изменилась на корню, а Блаженный Ибэт и не замечал будто.
Все бродил по деревням с кураем и огромной торбой на плечах, внутрь которой никому не давал заглянуть.
Вернулся как-то Блаженный Ибэт в свою деревню, а там девицу Маухизу выдают за Яныбая. Отец невесты Хаметдин в хлопотах, Ибэт отправил к нему соседа Файзрахмана. Моложе он был Ибэта лет на четверть века, а звал его блаженный все равно дяденькой, агаем, а жену его тетенькой. Зная славу Блаженного Ибэта, которого звали еще «Кара даруиш» (черный дервиш), Файзрахман пошел к Хаметдину. Так, мол, и так, хочет на курае сыграть на свадьбе.
— До него ли! — отмахнулся Хаметдин.
Вернулся Файзрахман к себе в избу, где обедал в тот день Блаженный Ибэт:
— Не сердись, Ибатулла, некогда им.
На что блаженный прищурился, ухмыльнулся:
— Значит и жить им будет некогда, разойдутся!
Разошлась Маухиза с мужем, едва успев пожить. Слова Блаженного Ибэта сбывались в точности, его старались не обижать. Шел Блаженный Ибэт как-то мимо поля, где работали девушки. Те принялись звать его:
— Сыграй нам на курае, агай, пожалуйста! Мы за это твою торбу поможем в деревни отнести.
Долго играл Блаженный Ибэт, хорошо — заслушаешься. А как начал собираться, девушки бросились к торбе. Подошли с трех сторон трое, ухватились за ношу, а с места ее не сдвинуть. Посмотрел на них Блаженный Ибэт, улыбнулся:
— Забудьте, не по вам этот вес, сам справлюсь.
Закинул легко торбу на плечи и пошел себе. Позже выяснилось, что во время странствий Блаженный Ибэт доходил аж до Троицка. И торгвал всякой всячиной из торбы. Сын Файзрахмана Гаяз уже в 1980 году узнал об этом от случайных знакомых. Поехал заготовителем от Райпотребсоюза на мясное производство, где определили его на постой к пожилой паре. Хозяин башкир, жена казашка. Наливала она чай как привыкла, в пиалы, а Гаяз раз, два и опустошает ее. Просит снова. Башкиры привыкли пить чай огромными кружками. От той хозяйки и узнал Гаяз, что Блаженный Ибэт был коробейником:
— Бывало твой земляк проходил мимо, Блаженный Ибэт. Продавал то-се, дальше шел. Давно его не видно.
А Блаженный Ибэт осел под конец жизни в доме сестры и ее мужа в деревне Рысаево. Приказал зятю сколотить навес и топчан на улице:
— Проходящие будут здороваться, спрашивать как я.
Спорить с Блаженным Ибэтом себе дороже, так и ушел он, лежа на постели у дороги. Ушел тихо, а люди помнят его до сих пор. И богатырскую силу и точные, черные предсказания. А еще кто-то вспоминает доброту, игру на курае.
Кто знает, был ли Ибатулла полоумным? Не таким как все — это вернее. А память о нем живет. О большеногом, странном пареньке с торбой за плечами и кураем под мышкой. И кажется, что еще не до конца растаяли в воздухе звуки его игры. В вечерних сумерках в опустевшей деревне будто тянутся ноты, эхом, отзвуком…