Блог

Род большой источник ресурса. Я много рассказываю о маминых предках. Родители бабушки поженились в 1925 году. Это была образованная, интеллигентная, любящая семья, где не то что выпивать или ругаться, повышать голос было не принято. Поколения и поколения учителей, журналистов, священнослужителей. Это одно крыло моего Рода. И я никогда не смогла бы взлететь, если бы отказалась от второго крыла, от предков папы. Там были крепкие хозяйственники, суровые, местами безжалостные люди. Но и там, на выжженной земле жестокости, прорастали самые яркие, самые живые семена любви. Как искорки в темноте они давали надежду на рассвет. И он наступил. Я тому свидетельство, моя счастливая семья, жизнь. 

Но я хорошо помню и чувствую тех, кто стоял позади. Особенно выделяется одна фигура. Именно она подарила мне немало родовых сценариев. Именно ее боль сжимается спазмом в моем животе. От нее тянутся мои личные ниточки страхов, «не логичные» для поверхностного восприятия, и абсолютно понятные при более внимательном рассмотрении. Страх, что отнимут ребенка, страх гнева мужа, страх потерять все, ревность. Я много лет отпускаю эти сценарии вместе с болезнями, душевной болью. Проживаю и прорабатываю, очищаю себя, очищая Род. 

Настало время рассказать об этой фигуре. Написать ее историю, почтить ее память. 

Рассказ «Хадиса» посвящен папиной бабушке.

Хадиса

Черная молния подстерегает из-за спины. Только прикроет Хадиса глаза, только отвернется — среди гусят переполох. Писк, паника и нет одного, а иногда и двух. Вечером оправдывается перед сыном, невесткой:

—  Я на минуточку глаза прикрыла, а эти вороны тут как тут!

Файзрахман и его жена смеются. Все знают, что старая Хадиса больна и от того много спит. Старой Хадисе в этом году исполняется шестьдесят лет. 

Медленно тянется день, а начинается он затемно. Хадиса лежит и слушает, как рабочие едут в колхоз. Как гремит посудой у печи невестка. Дети бормочут что-то во сне, ворочаются. Малышей у Файзрахмана много, а мальчишек всего двое. 

Хадиса ждет, пока разгорится день. Чтобы не мешать невестке, лежит тихо. Мысли обязательно плывут в сторону прошлого. Вся Хадиса как памятник прошлой жизни. Люди, которых нет, места, в которых уже не побывать. Прикусывает губу, медленно проворачиваясь в постели, отлежав вечно ноющий бок. Второй муж наградил, отец Файзрахмана.

А каким был первый? Хадиса и не помнит почти. Год всего были женаты, сразу после Революции сыграли свадьбу. Родили сына Фаткуллу, а муж взял и помер. Свекры медлить не стали, Хадису за порог, а малыша к себе. Растить батрака.

Хадиса терпеливо принимала тяготы жизни, потому что все отмеренные слезы выплакала еще в юности. Ей не давали видеться с сыном. 

Фаткулла остался с бабушкой и дедушкой в Ильтебаново, вдова вернулась к родителям в Калканово. День и ночь думала о сыне, улучит возможность, доберется до Ильтебаново и ходит вдоль забора. Тихо, сгорбившись, чтоб не заметили. А сыночек то вот он, бегает рядышком! Ножки не окрепли еще, спотыкаются, но заслышав голос мамы, подлетает к воротам.

Видит Хадиса две босые ступни переминаются.

— Сыночек, наклонись, сядь на корточки, посмотри на маму! —  зовет женщина.

Фаткулла не понимает, мал еще. Сначала ноет тихо, потом громче, громче, пока на вой не прибегает кто-то из старших и не уносит малыша. 

Дорога обратно самая трудная, снова не удалось увидеть сына. Все плывет, пляшет перед глазами. Закон? Какой закон. Кто сильнее, тот и прав. 

Два года жила Хадиса с родителями, ходила к дому свекров, умоляла. Каждый раз возвращалась одна. А потом вышла замуж снова.

Тажетдин, сын указного муллы знал грамоту, был работящим. А что смотрел исподлобья, так это вся их порода такая. Прозвище у них — вороны. И он такой же: маленький, смуглый, большеносый. Стоит крепко, расставив ноги, говорит мало. 

Зажили хорошо, дом сложили. А потом погорели. Аккурат в год Великого голода. Неурожай начал косить Поволжье смертельной косой. Остались Хадиса и Тажетдин ни с чем.

—  Пойдем батраками, —  отрезал муж.

Хадиса не спорила, уже знала, что нрав у него крутой. Чуть что не так, получай нагайкой. Ворота к его возвращению должны быть нараспашку, иначе снова нагайка. 

—  Ничего не успеваю ведь, —  жаловалась Хадиса подругам, — хожу и караулю весь день его, когда вернется. 

Бай в деревне Каззакулово принял их в работники. Глубокой осенью уехали они от него с коровой, на своей лошадной телеге и начали строить жизнь заново. Тажетдин стал председателем колхоза, да так справно у него дело пошло, что скоро колхоз его стал лучшим в округе. Хадиса родила подряд двух сыновей: Валиахмета и Файзрахмана, а позже дочь Нафису. Жили и жили, как все. Нагайка стала привычным делом, приходилось терпеть побои куда тяжелее. Страх въелся в нутро, жил бок о бок. Олень, встретивший  волка всю силу бросает на то, чтобы спастись. Убежав, уже через несколько минут он снова живой, будто и не было волка. А человек так не может. Единожды сжавшись в комок так и будет жить, высасывая все силы тела на защиту от того, что давно живет только в мыслях. 

Хадиса каждый день была готова терпеть нагайку, лишь бы детей не трогал! Но куда там. Клюнул Нафису гусак, пока Валиахмет рядом работал, так Тажедтин налетел, перебил сыну поясницу с криком:

—  Куда смотришь?!

Мучился Валиахмет с полгода, не меньше. Да так четырнадцатилетним и умер, забрав ту четверть материнского сердца, что принадлежала ему. С тех пор Тажетдин озлобился, бил круче, ярился. Потому что потерял в Хадисе прежнюю покорность. Она все так же молча переносила и крики, и удары, но не достучаться больше было до ее нутра, не сломить. Душа Хадисы закрылась от него. 

Ожило для боли сердце, провожая Файзрахмана на фронт. Но не все тяготы суждены были одной Хадисе, Бог миловал, вернулся сын. Женился. 

Хадиса привычно жила хозяйством, внуками, когда грянула новая беда. Тажетдин жестоко избил жену. За что не поймешь, он будто вину свою на ней выместил. Отбил живот. И сразу следом привел в дом новую жену, шестнадцатилетнюю Муслиму. «Старику под шестьдесят, с ума сошел!» — говорили в деревне. 

Хадисе было даже жаль разлучницу, совсем еще ребенка. Тажетдин долго терпеть старую семью не стал, через суд выгнал из своего дома. Подалась тогда Хадиса с детьми и внуками к родственникам.

И ожила, впервые в жизни ожила. Неистребимое чувство юмора, природная смешливость как первые травинки начали проступать сквозь снежные покровы апреля. Всякое было в деревне: череда праздников, танцы в клубе —  любимые “марш” и “осмойош”, дважды в неделю привозили в кино. Всю жизнь Хадиса жила сжавшись в ожидании удара и теперь слишком медленно расправлялась ее душа. И все же она старалась как можно больше сделать людям добра. Не всем повезло с детьми как ей, кормили досыта, не попрекали. Тогда как приятельницу юности морила голодом родная дочь. Старушка приходила к ним на чай очень часто, рассказывала, какой добрый у нее зять, говорит:

—  Ешьте, ешьте, мама, пока Гайша не вернулась. 

А пропала старушка, так ее все кинулись искать, кроме дочери. Прочесали болота, кругом тайга, дикие звери, где там найти истощенного человека, наполовину уже живущего в своих фантазиях. Так и не смогли похоронить. Спустя время Файзрахман встретил соседа Нури. Тот шел спозаранку в лес.

—  Приснилась мне пропавшая, —  объяснил он, —  умоляет забрать ее из-под Большой Сосны. 

Там и лежали останки бедной женщины, в двух километрах от деревни. Упокоившись, душа ее больше никого не беспокоила. А Гайша к концу жизни не смогла принимать пищу. Продуктов было хоть сейчас стол собирай, а желудок отказывался переваривать еду. Умерла Гайша от истощения, живя в полном изобилии. 

Об этом Хадиса уже не узнала, но верила, что Бог всех рассудит. Ведь все потихоньку выравнивалось. Дети при ней, Фаткулла приезжает. Он как подрос, так и навещал мать каждый месяц. Еще в тридцатые брат покойного мужа умолял Хадису подписать отказную на сына задним числом. Грозило мужчине раскулачивание, этап, Сибирь за то, что родного племянника в батраках держал. 

— Как же я могла от крови своей отказаться? — искренне удивлялась Хадиса. 

Да если б отдали ей сына, по раскаленным углям бы его унесла! На четвертый раз Хадиса пожалела жену и детей просителя и подписала. Все равно Фаткулла знает, помнит, как дело было. 

Детьми и жила Хадиса. А Тажетдин с молодой женой еще четверых родили, да что с того? Говорят, приезжал сам Мустай Карим к ним в колхоз, написал про Тажетдина рассказ «Хозяин муравейника». Какой же он только хозяин муравейника, муравьи берегут потомство, думала Хадиса. Трудно было не слышать новостей о бывшем муже, все-таки две деревни — Абдулкасимово и Абдулбакиево разделяет одна тонкая речка. А не слушать было легко. Он сам себя наказал, была уверена Хадиса. 

Ушла Хадиса мирно. Не знала, что последний удар ворон нанесет уже после своей и ее смерти. 

Вырос к тому времени Фарваз, старший сын Файзрахмана. Им любовалась вся деревня. Высокий, стройный, широкоплечий, с густыми черными кудрями. Девушки заглядывались, парни завидовали. И фигуре, и женскому вниманию, и тому, как лихо гонял Фарваз по деревне на мотоцикле. И работа достойная —  слесарем в райцентре. 

А Фарвазу что взгляды девушек, если сердце уже занято? Молоденькая учительница местной школы, Фания с длинной русой косой обходила парней стороной. А Фарваза выделяла. Вся деревня это видела, красивая молодая пара приковывала взгляды. 

Никому и в голову не приходило попытаться их рассорить. Разве что совсем глупец найдется или выпивоха. И нашелся —  Гали, сын Тажетдина и молодой жены. Ни работы, ни дела какого у него, одна злоба в крови. 

В праздник Октября 1968 года народ привычно ходил друг к другу в гости, от избы к избе. В клубе гремели танцы, Фания привычно смотрела сквозь Гали. 

Ему не оставалось ничего, кроме как напиться, а после попалось ему на глаза ружье. Шальная мысль отпугнуть соперника налилась кровью в глазах Гали. Отозвал Фарваза в сторонку, сказать ничего не успел толком, повело пьяное тело в бок. А пальцы нажали на курок. 

Выстрел громом оборвал праздник в обеих деревнях. Гали протрезвел мигом, увидев простреленный живот, подтеки крови и неподвижно лежащего Фарваза. Хватило ума не бежать по свежему снегу, пробирался заборами. Озверевшая толпа бросилась искать его, но судьба спасла убийцу от народного суда. А укрыла его Нафиса. С того дня Файзрахман отказался от родной сестры. 

Фарваза увезли в больницу, мочевой пузырь был прострелен навылет. Жена Файзрахмана ходила серая, забывала кричать на детей. Вся семья, вся деревня жила в напряженном ожидании. Фания ездила в райцентр в больницу каждый день. И скоро вышла на работу, где Гаяз, младший брат ее жениха весь день ловил на себе ее взгляды.

—  Тогда я и поняла, что брата не стало, —  рассказывал Гаяз годы спустя.

Гали осудили на пятнадцать лет. А родителям его жить в деревне не дали. Народ еще помнил жесткость Тажетдина, его крутой нрав. Переехал старик с семьей в деревню Аккужино, но и там было много родных Хадисы, выжили их и оттуда. Много лет после этого Муслима с детьми прожила в Челябинской области, намного пережив старого мужа. Родила сына от неизвестного отца и всю жизнь будто отвечала за грехи мужа, умерла не дожив и до шестидесяти лет. 

Жизнь Файзрахмана потекла по другому, остался один сын и мужчина крепко наказал жене, передать дом Гаязу, когда его не станет:

—  Сам сколько мучился по чужим углам, сыну такого не желаю, —  говорил он. 

Жена ничего не отвечала, поджимала губы и только. Но с того дня, как Гали оборвал жизнь старшего сына, перестала поднимать руку на младшего. Ужас от потери одного ребенка не давал ей бить другого. 

Умер Файзрахман в 1985 году, сказалась подкосившая здоровье война. Он не успел увидеть молодую, добрую и смешливую невестку, не застал внучку Гульшат. Перед смертью отдал Гаязу купленный загодя платок, с просьбой подарить в будущем жене. Этот подарок семья все еще хранит. 

Ниточка этой истории, в которой не выдумано ни слово, тянется от одного женского сердца до другого. От Хадисы, рожденной на стыке девятнадцатого и двадцатого веков, до Гульшат, живущей в двадцать первом. От одной доброй, тонкой, умной и веселой души, до другой, современной и сильной. 

Хадиса тоже заслуживала такого мужа, как у Гульшат. Сильного, доброго, образованного, любящего, заботливого, ведущего трезвый образ жизни, добытчика и защитника. Но судьба сложилась по другому. Все, что есть у нас сейчас, это опыт прожитых перед нашей жизней. 

Я люблю эту сильную, мудрую, деликатную женщину, шутницу, умницу несмотря на толщу разделяющих нас лет. Я скорблю об оборвавшейся жизни молодого умницы-юноши, брата моего отца. Я благодарна за все своему папе. 

Все, что есть в нас светлого из этой линии —  от нее. Иначе почему Файзрахман не стал таким же отцом, как Тажетдин? Почему Гаяз так любит своих детей и внуков, обожает их, буквально носит на руках? 

Потому что та искра, тот свет, что Хадиса несла в своем сердце, стала костром. Она бережно несла ее, прятала, скрывая от стылых ветров, чтобы хорошо жили мы.

Чтобы мы могли любить и жить открыто, свободной. 

Навсегда.

PS Прадедушка Тажетдин был жестоким ко всем, кроме второй жены. Это факт. И, все-таки, я считаю, что все идет из детства. Что малышу, жившему в трудные времена досталось непомерное бремя, выжегшее его сердце и сделавшее именно таким взрослым. Поступки его на попечении Бога. А я люблю и жалею того малыша, которым был дедушка Тажетдин. Баюкаю эти сплетения солнечной энергии в душе, ношу его в сердце. И чувствую, как это исцеляет что-то важное в мире.